Джордж Гордон Байрон (George Gordon Byron)

Оскар из клана Альва

Лампада неба сквозь лазурь
       Светла у Лорских берегов,
Где Альвы стен седая хмурь
       Не слышит больше звон клинков.

А приводилось той луне
       На шлемах в серебре играть,
В полночной видеть тишине
       Бойцов в блестящих латах рать.

И там, где мрачен океан,
       Где рдяных скал угрюма твердь,
Ей виден был разбитый стан
       И бледный воин, ждавший смерть.

О, много угасавших глаз,
       Которым не раскрыться днем,
От поля крови в смертный час
       Влеклось за мерзнувшим лучом.

Любви светильником сиял
       Им, благосклонный, прежде он —
А ныне милый светоч стал
       Как грустный факел похорон.

Погиб высокой Альвы род,
       Лишь башни издали видны,
Вожди не кличут клич охот,
       Не вскинут алый стяг войны.

Последний в клане — кто был он?
       Зачем те камни кроет мох?
Что шаг затих мужей и жен,
       И только ветра слышен вздох?

И в час, как ветер волны рвет,
       Встает в том зале некий звук.
Ему дрожаньем вторит свод,
       Стен осыпающихся стук.

Пусть бури яростный размах
       Ударится в Оскаров щит —
Но не взовьется гордый стяг,
       И гребнем шлем не задрожит.

Оскар был в ясный день рожден,
       Отец приветствовал дитя,
На праздных шли со всех сторон
       Вассалы к очагу вождя.

Олень для пиршества убит,
       Волынки звонкие гудят,
И пиброх горцев веселит,
       И боевых напевов лад.

Им внемля, думал не один:
       Под тот же пиброх боевой
Он поведет, героя сын,
       В тартанах горцев ратный строй.

Еще один промчался год,
       И сын второй явился в мир.
Но Ангус день не славит тот
       И не спешит устроить пир.

Учились дети лук сгибать,
       Искать косулю по следам
И быстрых гончих обгонять
       По Альвским ветреным холмам.

Они уж в боевых рядах,
       Хоть юность их не отцвела.
И легок им клеймора взмах,
       Быстра из лука их стрела.

Поток Оскаровых волос
       По ветру плещет, темен, дик.
Но Аллен светлокудрым рос,
       Задумчив он, и бледен лик.

Оскар душой своей герой,
       Свет ясных глаз его правдив,
Но Аллен властен над собой
       И смолоду в речах учтив.

Два храбреца. Меч в их руках
       Копье врага ушел дробить.
Был чужд груди Оскара страх,
       Оскара грудь могла любить.

Но Аллену его краса —
       Им незаслуженная честь.
Молниеносна, как гроза,
       Врагов его разила месть.

Из замка Саусенон вдали
       К ним леди знатная пришла,
С приданым Кеннетов земли,
       Голубоока и мила.

Оскар ее руки искал,
       И старый Ангус был не прочь —
Рад, как отец и феодал,
       Гленальвона присвоить дочь.

О, слушай брачной песни лад,
       О, слушай пиброх — радость гор!
Весельем голоса звучат,
       И неумолчен звонкий хор.

Как веют перья — крови цвет! —
       Собрались гости в Альвский зал,
И юноши, одеты в плед,
       Явились все, чуть вождь позвал.

Но клич зовет не на войну,
       И пиброх мира песнь гудит.
Оскар берет себе жену,
       Все радостно кругом шумит.

Но где Оскар? Уж поздно. Стих
       Гостей заждавшихся привет.
Таков ли пламенный жених?
       Обоих братьев дома нет.

Вернулся Аллен наконец,
       К невесте брата поспешил.
«А где Оскар?» — спросил отец.
       «Со мной в лесах он не бродил.

Не за оленем ли гонясь,
       Про свадьбу он забыл свою?
Не океан ли, разъярясь,
       Замедлил быструю ладью?»

"Нет, — молвил Ангус, — мальчик мой
       Не мог недобрым к Море быть,
И ни охотой, ни войной
       Ему пути не преградить.

Ищите всюду вы, вожди,
       Где мой Оскар, родная кровь,
Ты, Аллен, брата мне найди,
       Спеши, спеши, не прекословь.

В смятеньи все. Лишь зов один
       «Оскар» — уносит ветер прочь.
Он слышен был среди долин,
       Пока простерла крылья ночь.

Ему напрасно вторит тень
       Нарушенною тишиной,
Звучит им тщетно мглистый день, —
       Оскар нейдет с равнин домой.

Три дня, три ночи напролет —
       В леса, в пещеры, на утес! —
Надежды нет. И Ангус рвет
       Скорбя, кольцо седых волос.

"Оскар, мой сын! О, Бог, верни
       Опору мне преклонных дней —
Или убийцу не храни
       От правой ярости моей.

О, если там, средь скал, судьба
       Костям Оскара забелеть —
Отца безумного мольба:
       Дай мне с ним вместе умереть!

А вдруг он жив? Унынье, прочь!
       Тревога, стихни! Вдруг он жив?
Судьбу, мой голос, не порочь!
       Бог, грешный мой прости призыв!

Коль сына мне не зреть живым
       И мне забвенным прахом стать,
Надежда рода гибнет с ним.
       Увы. За что мне так страдать?

Так плакал горестный отец.
       Но время, всякой скорби врач,
Покой вернуло наконец,
       Остановило скорбный плач.

Надежда все еще была,
       Что в некий день Оскар придет,
Она — то гасла, то росла,
       Пока не минул тяжкий год.

Шли дни за днями. Светлый шар
       Свершал свой бег среди планет.
Не тешит отчих глаз Оскар
       И скорби все слабее след.

Остался Аллен — юн, красив,
       Одна надежда у отца.
Легко кудрей златой отлив
       Пленяет женские сердца.

И мнилось Море: мертв Оскар,
       А если жив — любви другой
Отдал неверной груди жар,
       Но Аллен так хорош собой.

И молвил Ангус — если год
       Пройдет, надежды не свершив,
Он свадьбы день им назовет,
       Свои сомненья отложив.

Тянулись долго месяца,
       Но утро счастия взошло,
Томленье дождалось конца,
       Влюбленных радостно чело.

О, слушай брачной песни лад,
       Гуд пиброха — веселье гор.
Весельем голоса звучат
       И неумолчен звонкий хор.

И вновь для праздничных утех
       Толпится клан у Альвских врат.
И эхо вторит громкий смех,
       И вновь, как прежде, каждый рад.

Но кто вошел сюда — взгляни —
       Кто внемлет мрачно шум и плеск?
Чьих глах свирепые огни
       Углей затмили синий блеск?

Одежда темная на нем,
       И гребень шлема — крови цвет,
И голос, как встающий гром,
       Но от шагов не виден след.

Уж полночь. Кубок круговой
       За здравье жениха налит.
И свода высь над головой
       Приветствий отзвуком гудит.

Вдруг чуждый вождь — встал с места он,
       Толпа затихла, чуя жуть,
И Агнус вспыхнул, изумлен,
       И Моры заалела грудь.

«Старик, — раздался глас его, —
       До дна я випил кубок мой
В честь свадьбы сына твоего.
       Теперь я требую другой.

Счастливый Аллена удел
       Здесь празднует и млад, и стар.
Другого сына ты имел.
       Скажи, зачем забыт Оскар?»

«Увы, — скорбя отец сказал,
       Слезою очи увлажнив, —
Оскар покинул этот зал,
       Иль умер, сердце мне разбив.

Прошла, как был со мной тот сын,
       Земля три раза круг небес.
Остался Аллен мне один,
       Оскар погиб или исчез».

«Добро, — сказал чужой пришлец,
       Сверкнул свирепо грозный взор, —
От нас сокрыт его конец,
       Быть может, жив он до сих пор?

Любимых голоса вернут,
       Быть может, странника домой
И Бельтана костры зажгут,
       Быть может, для него весной.

Вы кубок до краев вином
       Наполните — все, кто тут есть,
Мы пьем открыто, не тайком,
       Ушедшему Оскару в честь».

«Ему! Всем сердцем!» В край налив
       Свой кубок, Ангус возгласил, —
«Мой мальчик — мертв он или жив —
       Мне наилучшим сыном был».

«Старик, ты выпил до конца.
       Приблизься, Аллен, дрожь уйми
И кубок в память мертвеца
       Рукою твердой подними».

Румянец Аллена погас,
       Сменен могильной белизной.
Лицо, как в агонии час,
       Покрылось мертвенной росой.

Он трижды кубок поднимал
       И трижды опускал назад —
Трикраты он в упор встречал
       Убийственного гнева взгляд.

«Так в память брата кубок вновь
       Не может нежный брат поднять?
Ведь если так сильна любовь,
       Чего от страха можно ждать».

Задет насмешкой, Аллен встал.
       «Да посетит наш пир Оскар!»
Но слышен — душу страх сковал —
       Лишь кубка о землю удар.

«Убийцы голос! Это он!» —
       Сияньем мрачным вспыхнул гость.
«Убийцы голос» — свода стон,
       И бури бешеная злость.

Чад фитилей, испуг вождей,
       Пришлец исчез, средь них — иной,
Облек тартан высокий тан
       И страшен облик Тени той.

Пояс на нем, широкий с мечом,
       Ввысь веет шлема убор.
Но раны среди разбитой груди,
       Недвижен очей остеклелый взор.

И трижды — вот улыбнулся тот,
       Склонив колено пред отцом.
И трижды вновь нахмурил он бровь —
       О страх! — над простертым ниц вождем.

Гремит удар, земной весь шар
       Потряс раскатом ураган.
И призрак, светясь и в смерче крутясь,
       Умчался вверх, в буревой туман.

Стих шум и пыл, и пир остыл.
       Кто здесь на камне плит лежит?
Без чувств поник отец-старик,
       Но кровь по жилам вновь бежит.

Прочь, лекарь, прочь! Никому не смочь
       Свет взору Аллена вернуть.
Песок иссяк, и замер шаг,
       Не встать вовеки, не вздохнуть.

В долине мрачной Глентанар,
       Пронзенный Аллена стрелой,
Хладней камней лежит Оскар,
       И веет ветр волос волной.

А тот огнистый, страшный гость —
       Отколь он? — смертным не сказать.
Но в тени той Оскара кость
       Сынам ли Альвы не узнать?

Был Аллен юн, честолюбив,
       И зависти жег сердце яд.
Рука тверда, стрелу пустив,
       Ее, ликуя, бесы мчат.

Стрела быстра, натянут лук —
       И шлем Оскара на земле.
Не смоет Аллен крови с рук,
       Что дал испить своей стреле.

И Мора в Аллене могла
       Разжечь и гордость, и раздор.
Увы! На адские дела
       Ведет любови полный взор.

Ты видишь ли? — чуть зрим очам,
       Могильный холм, один, далек.
То мертвый воин, Аллен там
       На ложе брачное возлег.

Вдали от родовых могил,
       Хранящих благородный прах —
Над тем, кто брата кровь пролил,
       Не будет веять клана стяг.

И арфе бард, седой певец
       Об Аллене не вверит весть.
Геройской славе песнь — венец,
       Но кто споет убийцы в честь?

А если менестрель иной
       Дерзнет виновного воспеть —
Разбиться, дрогнув, арфе той,
       Сведенным пальцам — онеметь.

Нет, лира славы, песнь певца
       Не огласят тот небосклон,
Где клятва слышится отца,
       Или предсмертный брата стон.

Перевод В. Меркурьевой


Оскар Альвский

Оскар и Мора

I

Луна плывет на небесах;
‎Сребрится берег Лоры;
В туманных диких красотах
‎Вдали чернеют горы.
Умолкло всё, — окрестность спит,
‎Промчалось время боев:
В чертогах Альвы не гремит
‎Оружие Героев.

II

Как часто звездные лучи
‎Из туч, в часы ночные,
Сребрили копья и мечи
‎И панцири стальные,
Когда, презревши тишину,
‎Пылая духом мести,
Летел сын Альвы на войну —
‎Искать трофеев чести!

III

Как часто в бездны этих скал,
‎Веками освященных,
Воитель мощный увлекал
‎Героев побежденных!
Быстрее сыпало тогда
‎Свой блеск светило ночи,
И муки смерти навсегда
‎Смежали храбрых очи.

IV

В последний раз на милый свет
‎Из тьмы они взирали,
В последний раз луне привет
‎Изобразить желали.
Они любили — им луна
‎Бывала утешеньем;
Они погибли — им она —
‎Отрадой и мученьем.

V

Исчезла слава прежних лет, —
‎И сильные владыки,
И замок Альва — храм побед —
‎Добыча повилики.
В забвеньи сладостных певцов
‎И воинов чертоги;
И бродят лани вкруг зубцов
‎И серны быстроноги.

VI

В тяжелых шлемах и щитах
‎Героев знаменитых,
В пыли висящих на стенах
‎И лаврами обвитых,
Гнездится дикая сова
‎И ветр пустынный свищет;
На поле битв растет трава
‎И вепрь свирепый рыщет.

VII

О древний Альва — мир тебе,
‎Ничтожности свидетель!
Со славой отдал долг судьбе
‎Последний твой владетель.
Погас его могучий род!
‎Нет ужаса народов!
И звук мечей не потрясет
‎Твоих железных сводов.

VIII

Когда зажгутся небеса,
‎Расстелятся туманы,
И гром, и вихри, и гроза
‎Взбунтуют океаны, —
Какой-то голос роковой,
‎Как бури завыванье,
Иль голос тени гробовой,
‎Твое колеблет зданье.

IX

Оскар! вот твой медяный щит,
‎Воюющий с громами,
Носясь по воздуху, звучит
‎Над Альвскими стенами!
Вот твой колеблется шелом
‎На тени раздраженной,
Как черной нощию, крылом
‎Орлиным осененной.

X

Ходили чаши по рукам
‎В рождение Оскара;
Взвивался пламень к облакам
‎Веселого пожара:
Владыка Альвы ликовал
‎В кругу своих Героев,
И Бард избранный воспевал
‎И гром и вихри боев.

XI

Ловец пернатою стрелой
‎Разил в стремнинах ланей, —
И рог отрадный боевой
‎Сзывал питомцев браней.
Призывный рог пленял их слух,
‎И арфы золотые
Восторгом зажигали дух,
‎Как девы молодые.

XII

«О, будь невинное дитя, —
‎Пророчил старый воин, —
Могуч, бестрепетен, как я,
‎Будь Ангуса достоин! —
Да будут девы прославлять
‎Копье и меч Оскара;
Да будет злобный трепетать
‎Оскарова удара!»

XIII

Проходит год — и снова пир:
‎У Ангуса два сына,
И весел он при звуке лир,
‎И радостна дружина.
Копьё ли учат их метать —
‎Их дикий вепрь трепещет;
Стрелу ли меткую пускать —
‎Никто верней не мещет.

XIV

Еще младенцы по летам —
‎Они в рядах героев,
По грозным, пагубным мечам
‎Их знают в вихре боев.
Кто первый грянул на врагов?
‎Чьих стран Герои эти? —
То цвет Морвеновых сынов,
‎То Ангусовы дети. —

XV

Чернее вранова крыла,
‎С небрежной красотою,
Вокруг Оскарова чела
‎Власы вились волною; —
Их ветр вздымал на раменах
‎Угрюмого Аллана.
Оскар был месяц в облаках;
‎Аллан, как тень тумана.

XVI

Оскар с бестрепетной душой
‎Чуждался зла и лести;
Всегда волнуемый тоской,
‎Аллан был склонен к мести.
Оскар, как искренность, не знал
‎Притворствовать искусства;
Аллан в душе своей скрывал
‎Завистливые чувства.

XVII

С блестящей утренней звездой
‎В лазури небосклона
Равнялась гордой красотой
‎Царица Сутгантона.
И не один герой искал
‎Супругом быть прекрасной,
И к деве милой запылал
‎Оскар любовью страстной.

XVIII

Кеннет и царственный венец
‎Приданым к сочетанью,
И в думе радостной отец
‎Внимал его желанью;
Ему приятен был союз
‎С коленом Гленнальвона:
Он мнил посредством брачных уз
‎Соединить два трона.

XIX

Я слышу рокоты рогов
‎И свадебные клики;
И сонмы старцев и певцов
‎Ликуют вкруг владыки.
Летают персты по струнам,
‎Пылает дуб столетний,
И ходит быстро по рукам
‎Стакан отцев заветный.

XX

В одеждах пышных и цветных
‎Герои собралися,
И в Альве песни дев младых
‎И цитры раздалися.
Кипит в сердцах восторг живой:
‎Все пьют веселья сладость —
И Мора в ткани золотой
‎Таит невольно радость.

XXI

Но где Оскар? Уж меркнет день;
‎Клубятся в небе тучи;
Покрыла лес и горы тень:
‎Приди, ловец могучий!
Луна лиет дрожащий свет
‎Из облака тумана;
Невеста ждет — и нет их, нет
‎Оскара и Аллана.

XXII

Пришел Аллан, с невестой сел
‎И в думу погрузился.
И вот отец его узрел:
‎«Куда Оскар сокрылся?
Где были вы во тьме ночной?»
‎— «Гоняя лютых вепрей,
Давно расстался он со мной,
‎В кустах дремучих дебрей.

XXIII

Гроза ревет, быть может, он
‎Зашел далеко в горы:
Ему приятней зверя стон
‎Руки прелестной Моры». —
«Мой сын! любезный мой Оскар! —
‎Вскричал отец унылой, —
Где ты? где ты? какой удар
‎И мне, и Море милой!

XXIV

Скорей, о воины-друзья!
‎Обресть его теките,
Спокойте Мору и меня,
‎Оскара приведите.
Ступай, Аллан, — ищи его,
‎Пройди леса, долины;
Отдайте сына моего,
‎Мне верные дружины!» —

XXV

В смятеньи всё. — «Оскар, Оскар!" —
‎Взывают звероловы,
И грозно вторит им удар
‎В поднебесьи громовый.
«Оскар!» — ответствуют леса;
‎«Оскар!» — грохочут волны,
И воют буря и гроза—
‎И все опять безмолвны.

XXVI

Денница гонит мрак ночной,
‎Свод неба прояснился;
Проходит день, прошел другой, —
‎Оскар не возвратился.
Приди, Оскар! — невеста ждет,
‎Ждут девы молодые,
И нет его — и Ангус рвет
‎Власы свои седые.

XXVII

«Оскар, предмет моей любви!
‎Оскар, мой светлый Гений!
Ужели ты с лица земли
‎Нисшёл в обитель теней?
О, где ты, сына моего
‎Убийца потаенной?
Открой его, открой его,
‎Властитель над вселенной!

XXVIII

Быть может, жертва злобы, он
‎Лежит без погребенья;
И труп героя обречен
‎Зверям на расхищенье.
Быть может, змий в его костях
‎Белеющих таится,
И на скале Оскаров прах
‎Луною серебрится.

XXIX

Не с честью он, не в битве пал,
‎Но от руки поносной;
Сразил могущего кинжал,
‎Не меч победоносной.
Никто слезой не оросит
‎Оскаровой могилы
И славы холм не посетит
‎В час полночи унылый.

XXX

Оскар, Оскар! закрыл ли ты
‎Пленительные взоры?
Правдивы ль Ангуса мечты
‎И Вышнему укоры?
Погиб ли ты, сын милый мой,
‎Души моей отрада? —
Сдружися, смерть, сдружись со мной,
‎Небес благих награда!»

XXXI

Так старец, мучимый тоской,
‎Излил свое волненье,
И чужд души его покой,
‎И чуждо утешенье.
Повсюду горестный влачит
‎Губительное бремя,
И редко дух его живит
‎Целительное время.

XXXII

«Оскар мои жив, — он льстит себя
‎Надеждою приятной
И снова мнит: — Несчастен я,
‎Погиб он невозвратно».
Как звезды яркие во мгле
‎То меркнут, то пылают,
Печаль с отрадой на челе
‎У Ангуса сияют.

XXXIII

Текут за днем другие дни
‎Чредою постоянной,
И кроют будущность они
‎Завесою туманной.
Плывет луна; проходит год,
‎«Оскар не возвратится», —
И реже старец слезы льет,
‎И менее крушится.

XXXIV

Оскара нет; Аллан при нем:
‎Он дней его опора;
И тайным, пламенным огнем
‎К нему пылает Мора.
Подобный брату красотой,
‎И, дев очарованье,
Привлек он Моры молодой
‎Летучее вниманье.

XXXV

«Оскара нет, Оскар убит,
‎И ждать его напрасно, —
Стыдливо дева говорит,
‎Сгорая негой страстной. —
Когда ж он жив, то, может быть,
‎Я — жертвою обмана;
Люблю его, клянусь любить
‎Прелестного Аллана».

XXXVI

— Аллан и Мора! год один, —
‎Им старец отвечает, —
Продлите год: погибший сын
‎Мне сердце сокрушает!
Чрез год и ваши и мои
‎Исполнятся желанья; —
Я сам назначу день любви
‎И бракосочетанья. —

XXXVII

Проходит год. Ночная тень
‎Туманит лес и горы;
И вот настал желанный день
‎Для Юноши и Моры.
Пышнее на небе блестит
‎Светило золотое,
Быстрей во взорах их горит
‎Веселие живое.

XXXVIII

Я слышу рокоты рогов
‎И свадебные клики;
И сонмы старцев и певцов
‎Ликуют вкруг владыки.
Летают персты по струнам,
‎Пылает дуб столетний,
И ходит быстро по рукам
‎Стакан отцов заветный.

XXXIX

В одеждах пышных и цветных
‎Герои собралися,
И в Альве песни дев младых
‎И цитры раздалися.
Забыта горесть прежних дней,
‎Все пьют блаженства сладость,
И средь торжественных огней
‎Таит невеста радость.

XL

Но кто сей муж? невольный страх
‎Черты его вселяют,
Вражда и месть в его очах,
‎Как молнии, сверкают.
Незнаем он, не Альвы сын,
‎Свирепый и угрюмый;
И сел от всех вдали один,
‎Исполнен тяжкой думы.

XLI

Окрест рамен его обвит
‎Плащ черный и широкий;
Перо багровое сенит
‎Шелом его высокий.
Слова его как гул в дали,
‎Как гром перед грозою;
Едва касается земли
‎Он легкою стопою.

XLII

Уж полночь. Гости за столом;
‎Живее арфы звуки,
И кубок с дедовским вином
‎Из рук летает в руки.
Желают счастья молодым,
‎Поют во славу Моры,
Стремятся радостные к ним
‎Приветствия и взоры.

XLIII

И вдруг, как бурная волна,
‎Воспрянул неизвестный:
И воцарилась тишина
‎И трепет повсеместный.
Умолк весёлый шум речей
‎И свадебные клики;
И страх проник в сердца гостей
‎И Моры и Владыки.

XLIV

«Старик, — сказал он, — вкруг тебя,
‎Как звезды вкруг тумана,
Пируют верные друзья
‎И славят брак Аллана.
Я пил за здравие сего
‎Счастливого супруга:
Пей ты за здравье моего
‎Товарища и друга.

XLV

Скажи мне, старец, для чего
‎Оскар не разделяет
Веселья брата своего?
‎3ачем не поминает
Никто при вас о сем ловце?
‎Где Альвы украшенье?
3ачем не здесь он — при отце?
‎Реши мое сомненье».

XLVI

— Оскар где? — Ангус отвечал,
‎И сердце в нем забилось,
И в золотой его бокал
‎Слеза из глаз скатилась. —
Давно, мой друг, Оскара нет;
‎Где он — никто не знает;
Лишь он один на склоне лет
‎Меня не утешает. —

XLVII

«Лишь он один тебя забыл, —
‎С улыбкою ужасной
Свирепый воин возразил, —
‎А может быть, напрасно
Ты плачешь каждый день об нем,
‎И нам бы о Герое
Беседовать, как о живом,
‎В пиру, при шумном рое.

XLVIII

Наполни кубок свой вином,
‎И пусть он переходит
Из рук в другие за столом,
‎Оскара он приводит
На память любящим его.
‎Я всем провозглашаю:
3а здравье друга моего
‎Оскара выпиваю».

XLIX

— Я пью, — ответствует старик, —
‎За здравие Оскара! —
И загремел всеобщий крик:
‎«3а здравие Оскара!»
— Оскар в душе моей живет, —
‎Сказал старик, — как прежде,
И если жив он, то придет,
‎Я верю сей надежде. —

L

«Придет иль нет — но что ж Аллан
‎Не пьет вина со мною
И держит полный свой стакан
‎Дрожащею рукою?
Почто, скажи, Оскаров брат,
‎Почто сие смущенье?
Иль ты не можешь и не рад
‎Исполнить предложенье?

LI

Какой тебя волнует страх?
‎Мы пили — не робели!»
И быстро розы на щеках
‎Аллана помертвели.
Течет с лица холодный пот,
‎На всех взор дикий мещет;
К устам подносит и не пьет
‎И в ужасе трепещет.

LII

«Не пьешь, Аллан, прекрасно, так!
‎Любви весьма не лестной
Ты показал нам явный знак! —
‎Воскликнул неизвестной; —
Я вижу, хочешь честь воздать
‎Геройскому ты праху,
Но на челе твоем печать
‎Не радости, а страху».

LIII

Аллан неверною рукой
‎Пред воином грозящим
Подносит кубок круговой
‎К устам своим дрожащим.
— Я пью, — сказал, — за моего
‎Любезного Оскара!.. —
И кубок пал из рук его,
‎Как будто от удара!

LIV

«Я слышу голос: это он —
‎Братоубийца злобный!» —
Раздался вдруг протяжный стон
‎И вопль громоподобный!
«Убийца мой!» — отозвалось
‎По всем концам собранья,
И с страшным гулом потряслось
‎Стремительно всё зданье!

LV

Померк румяный свет огней,
‎Загрохотали громы,
И стал незрим в кругу гостей
‎Чудесный незнакомый,
И отвратительный фантом
‎В молчании суровом
Предстал, одеянный плащом
‎Широким и багровым.

LVI

Из-под полы огромный меч,
‎Кинжал и рог блистают,
И перья черные до плеч
‎С шелома упадают;
Зияет рана на его
‎Груди окровавленной,
И страшны бледное чело
‎И взор окамененной.

LVII

С приветом хладным и немым
‎На старца он взирает
И, взор осклабив, перед ним
‎Колено преклоняет,
И грозно кажет на груди
‎Запекшуюся рану —
Без чувств простертому, среди
‎Друзей своих, Аллану.

LVIII

Вновь громы в мрачных облаках
‎Над Альвой загремели:
Щиты и латы на стенах
‎Протяжно зазвенели,
И тень в ужасной красоте,
‎Одеянная тучей,
Взвилась и скрылась в высоте,
‎Как метеор летучий.

LIX

Расстроен пир; собор гостей
‎Умолк, безмолвен в страхе!
Но кто — не Ангус ли? кто сей,
‎Поверженный во прахе?
Нет, дни владыки спасены:
‎Он жить не перестанет,
Но дни Аллана — сочтены:
‎Он более не встанет.

LX

Без погребенья брошен был
‎Убийцей труп Оскара,
И ветр власы его носил
‎В долине Глентонара.
Не в битве жизнь окончил он,
‎Не мощною рукою,
Венчанный славой, поражен,
‎Но братнею стрелою.

LXI

Как в летний зной увядший цвет,
‎Он пал, войны питомец!
Ему и памятника нет!..
‎Ужасный незнакомец,
Никем не узнанный — исчез!
‎Другое привиденье,
Как было признано, — с небес
‎Оскарово явленье!

LXII

Прошли твои златые дни,
‎Невеста гроба, Мора!
Не узрят более они
‎Им пагубного взора!
Живи, снедаема тоской,
‎Печальна и уныла;
Взгляни сюда: сей холм крутой —
‎Алланова могила.

LXIII

Какие Барды воспоют
‎На арфе громогласной
И поздним летам предадут
‎Конец его ужасный?
Какой возвышенный Певец
‎Возвышенных деяний
Возложит риторский венец
‎На урну злодеяний?

LXIV

Пади, венок Поэта, в прах!
‎Ты — не награда злобе:
Одно добро живет в веках,
‎Порок — истлеет в гробе!
Напрасно жалости злодей
‎У Менестреля просит:
Проклятье брата и людей
‎Мольбы его разносит.

Перевод А. Полежаева
<1826>

Oscar of Alva

A Tale

How sweetly shines through azure skies,
   The lamp of heaven on Lora's shore;
Where Alva's hoary turrets rise,
   And hear the din of arms no more!

But often has yon rolling moon
   On Alva's casques of silver play'd;
And view'd at midnight's silent noon,
   Her chief's in gleaming mail array'd:

And on the crimson'd rocks beneath,
   Which scowl o'er ocean's sullen flow,
Pale in the scatter'd runks of death,
   She saw the gasping warrior low;

While many an eye which ne'er again
   Could mark the rising orb of day,
T'urn'd feebly from the gory plain,
   Beheld in death her fading ray.

Once to those eyes the lamp of Love,
   They blest her dear propitious light;
But now she glimmer'd from above,
   A sad, funereal torch of night.

Faded is Alva's noble race,
   And gray her towers are seen afar;
No more her heroes urge the chase,
   Or roll the crimson tide of war.

But who was last of Alva's clan?
   Why grows the moss on Alva's stone?
Her towers resound no steps of man,
   They echo to the gale alone.

And when that gale is fierce and high,
   A sound is heard in yonder hall;
It rises hoarsely through the sky,
   And vibrates o'er the mould'ring wall.

Yes, when the eddying tempest sighs,
   It shakes the shield of Oscar brave;
But there no more his banners rise,
   No more his plumes of sable wave.

Fair shone the sun on Oscar's birth,
   When Angus hail'd his eldest born
The vassals round their chieftain's hearth
   Crowd to applaud the happy morn.

They feast upon the mountain deer,
   The pibroch raised its piercing note;
To gladden more their highland cheer,
   The strains in martial numbers float:

And they who heard the war-notes wild
   Hoped that one day the pibroch's strain
Should play belore the hero's child
   While he should lead the tartan train.

Another year is qulckly past,
   And Angus hails another son;
His natal day is like the last,
   Nor soon the jocund feast was done.

Taught by their sire to bend the bow,
   On Alva's dusky hills of wind,
The boys in childhood chased the roe,
   And left their hounds in speed behind.

But ere their years of youth are o'er,
   They mingle in the ranks of war;
They lightly wheel the bright claymore
   And send the whistling arrow far.

Dark was the flow of Oscar's hair,
   Wildly it stream'd along the gale;
But Allan's locks were bright and fair,
   And pensive seem'd his cheek, and pale.

But Oscar own'd a hero's soul,
   His dark eye shone through beams of truth;
Allan had early learn'd control,
   And smooth his words had been from youth.

Both, both were brave; the Saxon spear
   Was shiver'd oft beneath their steel;
And Oscar's bosom scorn'd to fear,
   But Oscar's bosom knew to feel;

While Allan's soul belied his form,
   Unworthy with such charms to dwell:
Keen as the lightning of the storm,
   On foe, his deadly vengeance fell.

From high Southannon's distant tower
   Arrived a young and noble dame;
With Kenneth's lands to form her dower,
   Glenalvon's blue-eyed daughter came;

And Oscar claim'd the beauteous bride,
   And Angus on his Oscar srniled:
It soothed the father's feudal pride
   Thus to obtain Glenalvon's child.

Hark to the pibroch's pleasing note!
   Hark to the swelling nuptial song!
In joyous strains the voices float,
   And still the choral peal prolong.

See how the heroes' blood-red plumes
   Assembled wave in Alva's hall;
Each youth his varied plaid assumes,
   Attending on thir chieftain's call.

It is not war their aid demands,
   The pibroch plays the song of peace;
To Oscar's nuptials throng the bands,
   Nor yet the sounds of pleasure cease.

But where is Oscar? sure 'tis late:
   Is this a bridegroom's ardent flame?
While thronging guests and ladies wait,
   Nor Oscar nor his brother came.

At length young Allan join'd the bride;
   'Why comes not Oscar?' Angus said:
Is he not here?' the youth replied;
   'With me he roved not o'er the glade:

'Perchance, forgetful of the day,
   'Tis his to chase the bounding roe;
Or ocean's waves prolong his stay;
   Yet Oscar's bark is seldom slow.'

'Oh, no!' the anguish'd Sire rejoin'd,
   'Nor chase nor wave, my boy delay;
Would he to Mora seem unkind?
   Would aught to her impede his way?

'Oh, search, ye chiefs! oh, search around!
   Allan, with these through Alva fly;
Till Oscar, till my son is found,
   Haste, haste, nor dare attempt reply.'

All is confusion — through the vale
   The name of Oscar hoarsely rings,
It rises on the murmuring gale,
   Till night expands her dusky wings;

It breaks the stillness of the night,
   But echoes through her shades in vain;
It sounds through morning's misty light,
   But Oscar comes not o'er the plain.

Three days,three sleepless nights, the Chief
   For Oscar search'd each mountaln cave:
Then hope is lost; in boundless grief,
   His locks in gray-torn ringlets wave.

'Oscar! my son! thou God of heaven,
   Restore the prop of sinking age!
Or if that hope no more is given,
   Yield his assassin to my rage.

'Yes, on some desert rocky shore
   My Oscar's whiten'd bones must lie;
Then grant, thou God! I ask no more,
   With him his frantic sire may die!

'Yet he may live, — away, despalr!
   Be calm, my soul! he yet may live;
T'arraign my fate, my voice forbear!
   O God! my impious prayer forgive.

'What, if he live for me no more,
   I sink forgotten in the dust,
The hope of Alva's age is o'er:
   Alas! can pangs like these be just?'

Thus did the hapless parent mourn,
   Till Time, which soothes severest woe,
Had bade serenity return
   And made the tear-drop cease to flow.

For still some latent hope survived
   That Oscar might once more appear;
His hope now droop'd and now revived,
   Till Time had told a tedious year.

Days roll'd along, the orb of light
   Again had run his destined race;
No Oscar bless'd his father's sight,
   And sorrow left a fainter trace.

For youthful Allan still remain'd,
   And now his father's only joy:
And Mora's heart was quickly gain'd,
   For beauty crown'd the fair-hair'd boy.

She thought that Oscar low was laid,
   And Allan's face was wondrous fair;
If Oscar lived, some other maid
   Had clairn'd his faithless bosom's care.

And Angus said, if one year more
   In fruitless hope was pass'd away,
His fondest scruples should be o'er,
   And he would name their nuptial day.

Slow roll'd the moons, but blest at last
   Arrived the dearly destined morn
The year of anxious trembling past,
   What smiles the lovers' cheeks adorn!

Hark to the pibroch's pleasing note!
   Hark to the swelling nuptial song!
In joyous strains the voices float,
   And still the choral peal prolong.

Again the clan, in festive crowd,
   Throng through the gate of Alva's hall;
The sounds of mirth re-echo loud,
   And all their former joy recall.

But who is he, whose darken'd brow
   Glooms in the midst of general mirth?
Before his eyes' far fiercer glow
   The blue flames curdle o'er the hearth.

Dark is the robe which wraps his form,
   And tall his plume of gory red;
His voice is like the rising storm,
   But light and trackless is his tread.

'Tis noon of night, the pledge goes round,
   The bridegroom's health is deeply quaff'd;
With shouts the vaulted roofs resound,
   And all combine to hail the draught.

Sudden the stranger-chief arose,
   And all the clamorous crowd are hush'd;
And Angus' cheek with wonder glows,
   And Mora's tender bosom blush'd

'Old rnan!'he cried,'this pledge is done;
   Thou saw'st 'twas duly drank by me;
It hail'd the nuptials of thy son:
   Now will I claim a pledge from thee.

'While all around is mirth and joy,
   To bless thy Allan's happy lot,
Say, hadst thou ne'er another boy?
   Say, why should Oscar be forgot?'

'Alas!' the hapless sire replied,
   The big tear starting as he spoke
'When Oscar left my hail, or died,
   This aged heart was almost broke,

'Thrice has the earth revolved her course
   Since Oscar's form has bless'd my sight;
And Allan is my last resource,
   Since martial Oscar's death or flight.'

'Tis well,' replied the stranger stern,
   And fiercely flash'd his rolling eye;
'Thy Oscar's fate I fain would learn;
   Perhaps the hero did not die.

'Perhaps, if those whom most he loved
   Would call, thy Oscar might return;
Perchance the chief has only roved;
   For him thy beltane yet may burn.

'Fill high the bowl the table round,
   We will not climb the pledge by stealth;
With wine let every cup be crown'd
   Pledge me departed Oscar's health.'

'With all my soul,' old Angus said,
   And fill'd his goblet to the brim:
'Here's to my boy! alive or dead'
   I ne'er shall find a son like him'

'Bravely. old man this health has sped;
   But why does Allan trembling stand?
Come, drink remembrance of the dead,
   And raise thy cup with firmer hand.'

The crimson glow of Allan's face
   Was turn'd at once to ghastly hue;
The drops of death each other chase
   Adown in agonizing dew.

Thrice did he raise the goblet high,
   And thrice his lips refused to taste;
For thrice he caught the stranger's eye
   On his with deadly fury placed.

'And is it thus a brother's hails
   A brother's fond remembrance here?
If thus affection's strength prevails'
   What might we not expect from fear?'

Roused by the sneer, he raised the bowl,
   'Would Oscar now could share our mirth!'
Internal fear appall'd his soul;
   He said and dash'd the cap to earth,

'Tis he! I hear my murderer's voice!'
   Loud shrieks a darkly gleaming form.
'A murderer's voice!' the roof replies,
  And deeply swells the bursting storm,

The tapers wink, the chieftains shrink,
   The stranger's gone, — amidst the crew,
A form was seen in tartan green,
   And tall the shade terrific grew.

His waist was bound with a broad belt round,
   His plume of sable stream'd on high;
But his breast was bare, with the red wounds there,
   And fix'd was the glare of his glassy eye.

And thrice he smiled, with his eyes so wild,
   On Angus bending low the knee;
And thrice he frown'd on a chief on the ground
   Whom shivering crowds with horror see

The bolts loud roll from pole to pole
   The thunders through the welkin ring,
And the gleaming form, through the mist of the storm,
   Was borne on high by the whirlwind's wing

Cold was the feast, the revel ceased.
   Who lies upon the stony floor?
Oblivion press'd old Angus' breast,
   At length his life-pulse throbs once more.

'Away, away! let the leech essay
   To pour the light on Allan's eyes;'
His sand is done, – his race is run –
   Oh! never more shall Allan rise!

But Oscar's breast is cold as clay,
   His locks are lifted by the gale;
And Allan's barbed arrow lay
   With him In dark Glentanar's vale.

And whence the dreadful stranger came,
   Or who, no mortal wight can tell;
But no one doubts the form of flame,
   For Alva's sons knew Oscar well.

Ambition nerved young Allan's hand,
   Exulting demons wing'd his dart;
While Envy waved her burnng brand,
   And pour'd her venom round his heart.

Swift is the shaft from Allan's bow;
   Whose streaming life-blood stains his side?
Dark Oscar's sable crest is low,
   The dart has drunk his vital tide.

And Mora's eyes could Allan move,
   She bade his wounded pride rebel:
Alas! that eyes which beam'd with love
   Should urge the soul to deeds of hell.

Lo! seest thou not a lonely tomb
   Which rises o'er a warrior dead?
It glimmers through the twilight gloom;
   Oh! that is Allan's nuptial bed.

Far distant far, the noble grave
   Which held his clan's great ashes stood;
And o'er his corse no banners wave,
   For they were stain'd with kindred blood.

What minstrel gray, what hoary bard,
   Shall Allan's deeds on harp-strings raise?
The song is glory's chief reward,
   But who can strike a murderer's praise?

Unstrung, untouch'd, th harp must stand,
   No minstrel dare the theme awake;
Guilt would benumb his palsied hand,
   His harp in shuddering chords would break.

No lyre of fame, no hallow'd verse,
   Shall sound his glories high in air:
A dying father's bitter curse,
   A brother's death-groan echoes there. 

Поддержать сайт